2 День

Мысль встретиться после семи лет полностью суверенной жизни была оригинальной, но слегка страшила меня. Это была та самая единственная женщина, которая сказала мне “нет” и любопытство относительно её жизни причудливо переплеталось со смешанным чувством опасения и вожделения, которое испытываешь, когда повторно пытаешься разрешить задачу, казавшуюся некогда совершенно непреступной. Я не знал, какой она стала, чем жила и зачем ей эта встреча, поэтому хотел увидеться всё больше и больше.

Весь день всё валилось из рук: решения не принимались, документы не оформлялись, люди уходили не с чем: жизнь моя текла своим руслом, с окружающим миром не сообщавшимся. Я думал о встрече, я думал о своих семнадцати, я думал о ней. Любил ли я её тогда? Несомненно. Осталось ли в моём сердце что-либо сейчас? Невозможно понять. Свидание покажет.

… Было безветренно. Небо надулось зловещей чёрной тучей, медленно надвигавшейся на город с явным намерением подмять его под своею огромною тушею. Солнце ещё не скрытое окончательно истово жарило, словно пытаясь отдать всю свою радиацию до неминуемого дождя. Вода фонтана весело играла причудливыми бликами, подмигивая резвящимся возле ребятишкам, обдавая райской свежестью и блаженством, настраивая на хорошие светлые мысли, расслабляя, принося покой и радость. Хотелось любить, верить и надеяться.

Было двадцать семь минут седьмого. Я не опоздал. Я никогда не опаздываю. Она пришла ровно на пятнадцать минут позже, что полностью соответствовало моим представлениям о женской вежливости. О, это была та самая королева Инна, которую я когда-то так страстно любил, желал и даже видел во сне: высокая, стильно, но несколько несовременно одетая, уверенная в своей исключительности и неотразимости, она неторопливо плыла в мою сторону, слегка покачиваясь на волнах своих бёдер. Это точно была она. Её нельзя было не узнать. Огромные слегка раскосые невероятно живые глаза под иссиня-чёрными слега разлапистыми бровями, маленький точёный носик, нежный детский ротик на лице совершенной формы; поднятые, чуть заметно милированные и от того кажущиеся платиновыми, слегка всклоченные волосы; приятные округлости роскошных форм – делали её украшением любой компании. Она улыбнулась мне, забавно сморщив свой чудный носик, и сказала: “Привет, одноклассник”. Я ответил встречной шпилькой:

• Ну, здравствуй ещё раз, Инна! Смотрю всё хорошеешь и хорошеешь. Да и вкус у тебя стал лучше.
• Ты хочешь сказать, что у меня не было вкуса?
• Нет, я хочу сказать, что твой стиль стал ещё лучше чем был. Куда пойдём?
• Давай присядем в летнем кафе, раз уж мы неподалёку.
• Как скажешь, дорогая.

Сервис для основного торгово-развлекательного центра города был не на высоте: выбор напитков не велик, столиков не хватало, у раздачи всегда полно народу, но это был сервис, а не самообслуживание. И это нельзя не отметить. Столы гудели весельем и показной лихостью. Народ здесь был самый разный: и всевозможные мелкие начальники, приехавшие в город в командировку, потому не имеющие представления о том, где бы им провести время, и молодые прожигатели жизни, мечтающие пропить весь мир, и тщеславные юнцы-пустышки, получившие свои должности по протекции влиятельных отцов, но при этом считающие себя исключительно талантливыми и профессионально пригодными, и не молодые уже дамы, отчаянно пытающие поймать ускользающую молодость с сопливыми пацанами, и вездесущие горцы, и весёлые компании, состоящие из коммерческих студентов, и скучающие некрасивые девицы, неумело пытающиеся развлекать друг друга. Кого здесь только не было. Но одного здесь всё же не хватало – любви. Этот продукт здесь явно был в дефиците, поскольку большинство присутствующих вполне искренне полагали, что могут его купить, выменять, украсть. Мне в голову неожиданно пришла мысль, что если случится мировой катаклизм и всё люди в мире, кроме находящихся в радиусе 100 метров от меня, погибнут, то я предпочёл бы оказаться где угодно, только не в этом сияющем выпяченным роскошеством месте разложения человеческих душ. Это был храм тщеславия, алтарь которого каждый носил во внутреннем кармане пиджака или в дамской сумочке. Атмосфера этого места отторгала меня, пытаясь раздавить мою самооценку, унизить, растоптать.

Но Инна вполне вписывалась в эту атмосферу. Ей было заметно хорошо здесь. Множество знакомых понибратски приветствовали её появление. Я понял: “это будет испытание”. Тест для настоящего мужчины.

За пустыми светскими разговорами о работе, былых днях и общих знакомых подкрался вечер. Выпитое пиво расслабляло и развязывало язык. Она курила Parlament и вспыхивала то и дело от моих шуток и хорошего настроения. Мне показалась, что этот мир принимает меня и от того стало легче и свободнее. Но впечатление было обманчиво.

Около восьми появились они. Их компания не имела определённый количественный состав, но всех их связывал какой-то не вполне понятный для меня, человека чуждого, интерес к нашему столику. Эти молодые люди считали, что мир должен доплачивать им только за то что они осчастливили его своим рождением. Шикарная одежда, мобильники, разговоры о своих великих достижениях, сексуальных любовницах и красивых жёнах. Одни как мухи жужжали о чём своём, красовались, хвастались. У них были имена и шагающее впереди них тщеславие, многих из них я знал ранее. Но я воспринимал их как единое целое, рой паразитов, слетевшийся на запах чего-то нового, для них ещё не приевшегося.

Инне нравилось их внимание, она любила компании, шум и внимание. Я понимал: она всего лишь человек, со своими слабостями и достоинствами. Это её мир – не мой. По сему я не дергался, не напрягал ситуацию, стараясь вести себя естественно и подыгрывая ей. Я привык ко многому на своей работе и отлично знал, что эти заносчивые юнцы, раскатывающие на дорогих машинах, купающиеся в ощущении своей исключительности, не стоят и мизинца с моей руки. Они пустышки, не имеющие ни совести, ни воли. Первый же провал уничтожит их. Сколько их отставших, сбитых с ног судьбой гниёт по больницам для наркоманов и ВИЧ-инфицированных, по тюрьмами, а иных уже и нет на этом свете. Привычные к тепличной жизни они погибают при первых же заморозках. Только единицы из них смогут пережить первый провал, крах, банкротство, только единицы смогут перейти из разряда шикарных молодых мажоров в разряд эффективных менеджеров и респектабельных предпринимателей без протекции родителей. Потому я смотрел на них сверху вниз, справедливо полагая себя хозяином ситуации. Я был им равен по возрасту, но они казались мне избалованными детьми, воспринимающими мир как компьютерную игру, “матрицу”, созданную для непрерывного удовлетворения их желаний.

Самым отвязным из этой компании оказался Азат. Я знал его ещё с института. Недавно он из министерства, где работала Инна, ушёл работать в банк, что раздуло его тщеславие до размеров промышленного дирижабля, так что не задеть его мне просто не хватило самообладания – я же тоже только человек, а не супермен:

• Сейчас я работаю в отделе, занимающимся прогнозированием банковских рисков – сказал Азат, с заметной гордостью – Моя работа связана с большой ответственностью: раз в месяц мы посылаем отчёт в Москву. В остальное время мне нечего делать. Сижу, занимаюсь своими делами. До чего мне нравится эта работа.
• В таком случае я бы не взял тебя к себе в подчинённые, – не сдержался я.
• Ничего я и здесь не плохо устроился, – ответил он нахмурившись.

После этой шпильки ему стало не очень интересно за нашим столиком и он начал собираться.

• Инна, мне нужно кое-что сказать тебе наедине, - вставая из-за стола бросил Азат.
• Инна? – спросил я её.
• Да, сейчас минут на пять отойдём.
• Хорошо, – сказал я, отлично понимая, что на ближайшие полчаса мне придётся искать себе занятие.

Я купил ей маленький букетик ландышей и банку воды. Сходил в небольшое заведение неподалёку, почитал там анекдоты и ровно через 30 минут вернулся на место. Я не ошибся. Вообще редко ошибаюсь. Ещё тринадцать минут одиночества. Но я выдержал и этот тест.

После её возвращения я предложил пойти в более уютное место. Инна не возражала. Скорее всего, вопрос “где ты была и чем занималась?” был ею ожидаем, но я его не задал. Золотое правило Дона Жуана – никаких упрёков на первом свидании.

Ресторан являл собой полную противоположность летнему кафе, в котором мы провели вечер. Чисто, спокойно, уютно, страшно дорого и нет роя друзей и дружков.

Кофе вкупе с небольшим кусочком “Наполеона” сыграли свою роль и наша беседа вскоре вернулась в русло беззаботного светского трёпа о вещах, которые могут обсуждать между собой два в меру тщеславных и не в меру одиноких человека. Инна рассказывала мне о своей жизни. Довольно образно, красиво, слегка подсаливая слова самокритикой, которая, конечно, была скорее самообманом, но это же не моё дело, поэтому я не обращал внимания. Для поддержки беседы я очень туманно описал течение своей жизни за эти семь лет. Говоря много слов, я давал мало информации: что же делать, профессия такая. Кроме того, это был бенефис для Инны, и я не мешал ей выговориться.

Незаметно спустилась ночь и нас очень вежливо попросили из ресторана. Поскольку маршрутки уже не ходили, было принято решение пойти пешком через весь город. Ох уж это Инна. Ну, как же она любит бродить по бесконечным улицам нашего города. Этот неисправимый романтизм превратит совместную жизнь с ней в Ад для любого мужчины. Я знал об этом ещё с семнадцати, но мне было всё равно. Я просто общался с красивой дамой, интересным собеседником и окружающий материальный мир и все последствия этого общения для меня не существовали.

Удивительно, но слова, которые говорил я и она, практически не помню. Слова пусты, чего от них толку. Но я помню мистическую атмосферу этой сырой ночи. Этот экран на заборе дома, вокруг которого беззаботно танцевали, неуклюже укрывшись зонтами, влюблённые пары. Кто бы мог подумать, что посреди ночи на этом склизком, мокром, разлетевшемся в отсветах экрана и расположенных вокруг тусклых фонарей, асфальте, под старые клипы и музыку в стиле “Ностальжи” можно танцевать так мило и так романтично!? А эта алея на “Проспекте”, кажущаяся совершенно бесконечной, утопающая в бархатной юной зелени лип! Как же это здорово идти по ней, идти и идти, не думая ни о чём, слушая свирели своей очаровательной собеседницы! Не забыть никогда поющую старуху, встретившуюся нам в два часа ночи. Маленькая, ловкая, со своим безграничным пофигизмом ко всему она казалась живым воплощением Жизни, упрямо ковыляющей к какой-то неведомой даже ей самой цели. Забавно, но, проходя мимо леса, мы услышали соловья. Все мои познания в биологии пошли ко всем чертям, а наглый соловушка упрямо распевал серенады какой-то незримой, но видимо достойной того пернатой чаровнице. Да, ночь была сказочная. Ни дождь, ни старый отчаянно сломанный зонтик Инны, ни четырёхчасовая прогулка по засыпающему мегаполису не могли испортить одухотворённости этой ночи, опошлить её.

Ближе к четырём мы подошли к её дому. Окна уже не горели. Я нежно обнял её за талию и приблизил к себе. Инна не сопротивлялась. Я слегка дотронулся указательным пальцем до кончика её аккуратного носика. Она улыбнулась. Чуть касаясь, я погладил её по щеке и по волосам. Сами собой мои губы коснулись её коралового ротика и слились с ним… Этот поцелуй не был очень долгим, но он был искренен, и приятен обоим.

“Счастливо” – сказал я. “Пока” – бросила Инна и резво как девчонка побежала по ступенькам – ничего не осталось от этой отвратительной показной светскости.

А я смотрел ей в след и думал, что если бы тогда в семнадцать она сказала “да”, то жизнь была бы совсем иной и мы бы были совсем иными, что мир, который мы создали вокруг себя стал стеной между нами, что наши чувства могут быть красивы, но наши цели уже никогда не будут так светлы как в юности. Я смотрел на пустой подъезд и думал, сможет ли тот парень, который готов приехать к ней из Москвы только для того, чтобы увидеть, не только полюбить, то и принять её, её мир. Сможет ли он бросить свою жизнь ей под ноги, вынести все её “милые шалости”, отвадить всех её дружков. Примет ли её? Может быть. Я в числе многих других не смог. Но я всё равно был счастлив, потому что я вернул свой поцелуй, который одолжил другому семь лет назад, потому что ночь была так красива, потому что я был почти дома, потому что жизнь, эта хромая старуха, продолжала радовать меня и удивлять, потому что я вновь испытал какое-то чистое непорочное чувство, которое могла вызывать в моей душе только Инна.

Я зябко поёжился от налетевшего ветерка и по знакомой с детства балбесной улочке совсем уже заснувшего города пошёл на встречу новому дню.

KLucH, 19-20 июня 2001 г.