| Смерть после смерти.
В картинках.
Первая часть.
- Константин Светлов он же Церс...
Такой приятный молодой человек, а не
человек - брат Григорий всмотрелся в
карточку.
- Кстати это тот самый зверь, о котором я
тебе говорил. Он весьма могущественный в
своём роде - брат Алексий поднял
многозначительно брови - И именно его
мы должны остановить.
- В смысле - убить?
- Дык, он уже и не совсем живой...
Глава 1. Первая картинка
Энесса
В чем правда жизни? Спросите чего полегче,
ведь правда в том, что каждый день, с каждым
новым шагом мы всё ближе к смерти. Вся наша
жизнь - это дорожка к смерти. Звучит
жутковато, но правда редко бывает приятной...
- Иногда мне кажется, что мир застыл,
остановился, прекратил, наконец, свой
бессмысленный бег. Будто бы всё умерло,
потеряло цвет и смысл, лишь я один в
этой пустыне что-то ищу, но уже точно,
совершенно уже очевидно и известно, что
не найду, не откопаю, не обрету то
неведомое, далёкое и неясное,
спрятанное от меня. Мне становится
страшно, даже жутко страшно, словно бы я
один в бесплодной пустыне и пути оттуда
нет и надежды на спасение нет и всё
бесполезно, безнадёжно, беспросветно.
Тогда я закрываю глаза и открываю их
вновь. И снова я вижу все эти снующие
взад-вперёд машины и машинёшки, дома,
разлапистые деревья, всех этих мамаш,
устало нудящих над ухом своих
хулиганистых чад, этих
великовозрастных балбесов, заныкавших
случайный приработок от жены на
сигареты или водку, вижу влюблённых и
ненавидящих, чем-то озабоченных и
изнывающих от безделья, я вижу этот мир
во всей его красочной противоречивости,
в контрастах и оттенках. И тогда жизнь
моя грешная вроде бы и не кажется мне
столь ненужной, бессмысленной, дела
столь мелкими, а помыслы столь
корыстными и пошлыми. Я начинаю жить, на
зло всей неприглядности бытия. Словно
бы я заново родился такой чистый и
нетронутый тленом сознания, почти что
святой." - я отпил из бокала и перевёл
дух.
- Как однако красиво ты говоришь! Как по-книжному!
- медленно и немножко лениво произнесла
Энесса, разглядывая содержимое своего
бокала - Ты со всеми так многословен,
Церс?
- Только с настоящими леди.
- Все настоящие леди живут в Лондоне -
Энесса не сдавалась.
- Ну что ж, значит с настоящими дамами.
Дамы живут в России - парировал я.
- Да-а, - она заглянула в свой бокал,
словно пытаясь что-то разглядеть на
тёмно-красной поверхности крепкого вина.
- Ты, Энесса, бесспорно самая умная и
изящная женщина из тех, с кем я был -
я попытался развить успех.
Однако Энесса не отреагировала на
комплимент и перевела разговор на
другую тему.
Энесса была женщиной опытной и мудрой.
Для своих 27 лет она многого добилась.
У нее был большой дом, две машины, акции
нефтеперерабатывающего концерна и
неплохой счет в банке города Цюриха.
Это было тем более замечательно, что
она не дня не работала и не собиралась
этого делать. Ее первый муж был
банкиром и умер при весьма загадочных
обстоятельствах. Второй ее муж тоже
не задержался на этом свете. Он погиб в
автокатастрофе 2 недели назад, но вдова
не была столь подавлена, как можно было
бы ожидать: все деньги мужа перешли к
ней. Я не очень люблю хищных женщин, но
капитан Твилов - мой старый приятель
попросил пощупать эту особу, которой
странным образом не везет на мужей и
порасспросить о том как они жили были. Я
со свойственной моей натуре тягой
совершению больших и малых глупостей,
ввязался в это дело, даже и не
подозревая обо всех тех смертельных
приключениях, которые выпадут на мою
долю.
Вечер потягивался в сладкой истоме,
предчувствуя скорую смену вахты и
передачу ее беспутной сестре - ночке.
Энесса держалась очень свободно, но
достойно, несмотря на 4 бокала Марго и Бордо. Мы неспешно
прогуливались по бесконечной
тополиной аллее засыпающего города. Ее
обувь явно была приспособлена для
салонов лимузинов, а не щербленного
асфальта губернской столицы. Тем не
менее, Энессе похоже нравилась эта
прогулка и сопровождающая ее беседа, о
чем можно было судить по легкой
довольно теплой улыбки блуждающей по
ее лицу и некоторой нежности,
выражаемой глазами, которую необычно
было видеть при первом свидании.
- Красивые все таки деревья - эти тополя
и растут быстро, как акции Microsoft - Энесса
улыбнулась своей шутке.
- Особенно они красивы в июне: пух,
аллергия, забитый нос и все такое.
- Ну-ну, Костя, не хами.
- Извини... а деревья они действительно
замечательные, феноменально живучие и
не прихотливые...
- Как я! - вставила Энесса.
- А что, ты постоянно борешься со
смертью? - я изобразил драматическую
гримасу на лице.
- Да, нет, в общем то, но мои мужья, - какая-то
странная полуулыбка, тенью мелькнула
на ее лице - они очень быстро скисают
рядом со мной.
- Некоторые даже считают, что ты вампир,
сосёшь жизненные соки из людей, вот
твои мужья и не живут долго - вставил
шпильку я.
- Это точно! Я вампир, почище Дракулы! -
парировала она - Кстати, хочешь
посетить моё вампирское гнездо?
Я поздравил себя с победой и согласился.
Ох и зря!!!
Дом к которому подъехало такси
выглядел немного отлично от домов
новых русских, которые я видел раньше.
Он был очень мал, сер и неприметен в
густых зарослях ив, тополей и неких
незнакомых мне цветов, трав и
кустарников. От ворот до дверей дома
вела цементная дорожка облицованная
какой-то красной глянцевой черепицей. В
тусклом чуть пульсирующем свете путь
сей очень напоминал реку крови,
покрытую редкой рябью от нечаянно
налетевшего ветерка. Мало того, но
тропинка пересекалась другой такой же,
что создавало эффект перевернутого
распятья. Эти наблюдения, однако, не
произвели на меня должного впечатления,
если учесть, что на мое восклицание по
данному поводу последовала шутка
примерно такого содержания: "а
чего еще можно ожидать от жилища
вампиров!".
Мы вошли внутрь. Внутри вопреки
моему ожиданию, не было костяных шкафов,
чаш с кровью младенцев и перевернутых
пентаграмм, хотя дом и выглядел каким-то
неуютным, необжитым.
Энесса достала бутылочку красного вина и включила какую-то старую запись Roxette.
Красноватый свет торшера был
заключительным мазком на прекрасном
полотне неизвестного художника под
названием: "Интим Энессы и
Константина". Я прикоснулся к руке,
затем чуть касаясь погладил ее ладонь,
легко дотронулся до локтя, провел нежно
к щеке. Дыхание Энессы участилось, на
лице появилась томная улыбка, как бы
говорящая "Да!". Я коснулся ее губ
своими и включил программу "действую
по обстоятельствам". Но ночи
страсти не получилось...
Я немного отвлекся от поцелуя и
заглянул в ее глаза. И ужаснулся. Глаз
не было. Вместо них горел огонь, рот
неестественно увеличился, кожа
приобрела мертвенный бледно-матовый
оттенок. Я отскочил как ошпаренный, но
где мне до Энессы. Она подобно большой
хищной кошке одним прыжком настигла
меня и впилась зубами мне в шею. "Куда
же ты мой сладенький?" - было
последнем, что я слышал в своей жизни.
Патиссон
в банке
Открываю глаза, но
темнота не отступает.
«Где я? Что это значит?»
Отчаяние медленно
накатывает на меня по мере того,
как я начинаю осознавать, что
нахожусь в плоском деревянном
ящике, на груди моей крестильный
крестик, а в руке зажата
маленькая фанерка - очевидно
дурацкая похоронная иконка. Я
кричу, ругаюсь, обзываю бога,
чёрта и всё на чём стоит белый
свет.
Спустя два, а может
три часа бесплодных попыток
освободиться из своего
саркофага, я успокаиваюсь и
начинаю думать:
«Итак, я в гробу.
Видимо закрыт снаружи и завален
землёй. Я умер и погребён... Что за
хрень, б...я! Черт знает что! ...
Тихо, тихо, ковбой, не пыли...
Какого хрена, какого дьявола,
какого х...я!... Ладно, стоп.
Спокойно, парень, спокойно. Я
думаю, значит я жив. Я жив, значит
я существую... Что за... Так... Меня
убила... Господи боже, господи
боже... Ладно... Убила эта сука,
Энесса. Какого хрена, в самом
деле... Тихо, тихо... А кому тихо-то...
Так. Убила Энесса. Точно. Точно,
она вампир или упырь, или ещё кто-то...
Какая она... Боже мой, боже мой!...
Это просто чушь какая-то. Я
сейчас проснусь... Да, сейчас
зазвенит будильник и я проснусь.
Ну, ну, чёрт побери, звени, падла,
звени. Ну за что мне это
наказание, за что! Господи... Так!»
- я нарочно с силой прикусываю
губу; ощущение боли немного
успокоивает ход моих путающихся
мыслей – «Меня укусили. Я не сдох
в заколоченном гробу. Хоть мне и
хреново, но я себя ощущаю. Да. Я
жив и я не в Раю, чёрт подери.
Значит я тоже... Значит я такой же
теперь. Боже ж мой, а!... Стоп. Но
крестик мне не жжёт, так! Я
чувствую тело, боль, кстати,
нужду... В лёгких будто кошка
сдохла и продолжает гнить. Типа я
жив, вроде как. Это очевидно: я
жив! Да-а... тайга, лес густой».
Я шарю рукой по своему телу: на
ощупь следов разложения не было,
хотя следов Энессиного ужина
предостаточно.
«Видимо отвратный
запах в лёгких - это застоявшийся
воздух. Класс, блин! А как я дышу?
Пульса почти нет, но сердце
бьётся. Редко, но есть... Черт... Да-а...
Да и лёгкие вроде как чуть
трепещут... Ладно... Интересно, а
как вампиры спят в могилах? Как-то
же они оттуда выползают в кино?
Да. Может, кто из этих
сценаристов сам имел дело?
Наверное, надо представить, что
крышка понимается, замкнуть
сознание в круг,
сконцентрировать волю, войти в
транс или ещё куда...»
Я представляю, что
крышка поднимается, но ей
совершенно безразличны мои
попытки. Я пытаюсь иначе, затем
ещё и ещё.
Толку нет, но я занят.
И это главное...
Время очень медленно
тянется в моей темнице. Я почти
всё время сплю. Я упорядочиваю
свои воспоминания, раскладываю
их по полочкам, сортируя по
важности и красочности. Это
единственное занятие и утешение:
я вспоминаю, вспоминаю,
вспоминаю... Всё больше
погружаясь в какую-то непонятную,
а оттого пугающую меня пустоту…
А между
тем время идёт и я уже перестаю
надеяться на какие-либо
изменения. Забавно, но я уже и не
пытаюсь сохранить свой разум,
спасти его от безумия. Я
расслабляюсь, впадаю в состояние
доселе неведомое, будто я плыву
по речке, вода держит меня сама,
но не только держит, но и ласкает,
нежит так приятно, так хорошо,
как ни одна женщина в мире не
смогла бы. Мои мысли уходят и я
застываю в этой безграничной
безразличности. Возможно, это и
есть она. Девушка по имени Смерть.
Это длится семь месяцев...
Чем отличается
деятельность человека от
хаотического движения инфузорий
в капле воды? Наука говорит мне,
что человек ставит цель и этим он
отличен остального живого мира.
Наука говорит, что целеполагание
– основа всего, основа разума,
оно есть движущая сила человека,
стержень. А что есть
целеполагание, как не поиск
смысла? Мы ищем смысл. Сами не
знаем зачем, но ищем. Я говорю:
зачем мне всё это, на кой? А наука
говорит мне, что вселенная вечна
и бесконечна, несотворима и
неразрушима, связана со всем и
безотносительна ко всему. При
этом ведь человечество конечно.
Значит наступит день, когда все
мы уйдём, и дети наши уйдут, и их
дети. И дела наши пойдут прахом. И
не останется от Всего Этого ни
единого следа. Все следы
существования человечества
сгинут. Это говорит наука. Ибо
она признаёт человека конечным.
А ещё говорит наука, что
отношение конечного с
бесконечным – даёт ноль. Даёт
пустоту, ничего, ничто. Это и есть
наша жизнь – пустое множество,
одно большое НИЧЕГО. Это и есть
смысл и цель. Так говорит наука.
Она говорит логично,
доказательно. Но мы-то знаем. Нам
это дано помимо воспитания и
образования. Мы знаем, что это
ЗЛО. Это ЛОЖЬ. Это СМЕРТЬ. Это не
так. Так не правильно. Пусть это
самая убедительная вещь в мире,
но это не правильно. Так не
должно быть. Это аморально. Это
всё от ТЬМЫ. Но человек слаб. А
ЗЛО вечно, бесконечно,
несотворимо и неуничтожимо. ЗЛО
живёт в нас. И цель наша – борьба
с ним. Это и есть цель, ибо
человек и есть вселенная, а зло –
это только капля в океане
огромного, непознанного,
неизученного толком,
великолепного мира, коим и есть
человек, его душа, его тело. А
наука? Она говорит, что всё
несовершенно, что всё
недоказуемо полностью. Наука –
форма слабости духа, позволяющая
не искать нового, а
перекладывать старое с полки на
полку. Она пресна и замешана на
неподтверждаемых аксиомах. Она
держится на мудрости стариков,
которая в большинстве случаев
является формой маразма. Что с
неё взять? Её нужно и должно
повернуть лицом к человеку, но
это уже совсем другая история…
«Что это? Крот или
мышь какая? Ну вот, только этого
мне не хватает…»
Пять минут спустя…
«Нет, ведь. Это не
крот… Это лопата!»
Звук становится всё
отчётливее, всё настойчивее. Уже
слышны удары лопат и
приглушённые, будто раздающиеся
где-то невообразимо далеко,
звуки голосов.
И вдруг неописуемый восторг
охватывает меня. Я чувствую
словно бы только родился, только
вышел на свет. Я радуюсь как
ребёнок: искренне и безгранично.
«Наконец-то! Они
спасут меня, вытащат, вырвут из
этой сырой дыры!»
Ощущение
безграничного покоя,
законсервировавшее меня как
маринованный патиссон в банке в
этом гробу, испарилось как
пустой сон. Я снова жив. Я не
покойник какой-нибудь. Я ЖИВ!!!
«Ну, быстрее, быстрее!
Ребята, я здесь!» - я беззвучно
кричу, поскольку за все эти
месяцы разучился уже совсем
говорить вслух.
Однако ребята эти
пришли отнюдь не спасать меня.
Крышка гроба, бывшая
единственным пейзажем, который
мне приходилось лицезреть в
течение стольких дней, вдруг
проламливается и с
душераздирающим скрипом между
рукой и грудной клеткой входит
свежезаточенный деревянный кол,
преотвратительнейше воняющий
осиной.
Кол, конечно же, был
направлен мне в сердце. Но Энесса,
возможно и с дальним прицелом,
отъела мне правую почку, часть
правой же руки, бедра и голени.
Конечно, гробовщики припудрили
раны, но лежать на спине мне было
неудобно, поэтому я располагался
в гробу чуть сместившись,
опираясь на левый бок…
Честно сказать
ожидать от семимесячного трупа
такой прыти, какую проявил я было
трудно, да, наверное, и
невозможно по законам физики, но...
Бегство
«Вся жизнь – это
движение и без движения её нет».
Это сказал какой-то мудрый грек,
а может и араб. А может, он сказал
это иначе и в другой связи? Какая
разница! Главное это правда.
Мой фантастический
прыжок похоже удивил только меня,
но не моих убийц (хотя я уже в
некотором роде был не совсем
живой). Они сразу же попытались
набросить на меня что-то вроде
сети, но опять же необъяснимо
резкая реакция моя позволила
уклониться от неё. Вдруг что-то с
силой ударило меня сзади.
Здоровенная, раскалённая как мне
показалось стрела со свистом
вошла в моё левое плечо. Стрела
вместе с болью придала мне
стартовый импульс, указывая
направление, противоположное
тому, откуда она прилетела. И я
побежал, нет, помчался куда-то к
лесу. Вслед летели стрелы, пули и
мат, но я бежал. Инстинктивно,
совершенно не понимая зачем и
почему. Я бежал по воле силы,
которая мирно дремала во мне и
сейчас во всем величии вырвалась
наружу.
Глумливое Солнце
жгло своим беспощадным светом
моё несчастное тело. Хотя
вопреки своим ожиданиям я не
вспыхнул аки свеча, не запылал
синим или каким ещё пламенем,
глаза мои почти не различали
предметов. Я нёсся навстречу
неразличимой почти, тёмно-зелёной
массе, выраставшей из дали
подобно орде неведомых мрачных
кочевников. Бежал спотыкаясь, то
и дело натыкаясь на кресты и
надгробья, почти летел,
уворачиваясь от ненависти и
злобы, которая пыталась вернуть
меня в мой мрачный саркофаг, но
уже навеки. Я стремился к тёмному
и мрачному нечто, от которого
веяло холодом, уже казалось
въевшемся мне в кости. Я летел
быстрее пуль всем своим телом
ощущая жизнь, хотя ещё час назад
был почти мертв. Я не думал, то
есть не задумывался. Некий,
совершенно необъяснимый, но
оттого не менее великий и
непобедимый инстинкт вел, нет,
нес меня, спасая от искушённых
убийц, от их оружия и ловушек. И
вынес, черт возьми. Вынес!
Минут через двадцать
я остановился. Вернее сказать
сверхъестественная сила моя
ушла куда-то и я ощутил боль,
слабость и… да, Голод. Жуткий,
невероятный аппетит. Я стал есть
траву, листья, древесину, землю,
насекомых. Я ел всё, что видел на
своём пути. Когда Голод утих я
наконец посмел оглядеться. Глаза
всё ещё видели плохо, но картину,
видимую ими, теперь добавлял
дополнительный штрих, природу
которого я не понимал. Как бы то
ни было, но я видел. Я мог
доверять своим глазам. Тело, хотя
и изрядно подпорченное Энессой,
да и не только ею, ныло, болело,
горело как в микроволновой печке,
но слушалось, сердце билось,
легкие дышали – необычно редко
после такого сумасшедшего бега.
Но я не удивлялся. Я уже ничему не
удивлялся.
Стрела вошла глубоко,
но кость почти не задела. Вокруг
наконечника плоть обуглилась и
не чувствовала боли, поэтому
извлекать её было не сложно. Моим
глазам предстало удивительное
зрелище: на алюминиевой стреле с
оперением из какого-то
синтетического материала были
начертаны, а скорее вдавлены
гидравлическим прессом некие
непонятные символы, видимо, руны,
но самым удивительным был
серебряный наконечник. Это жало
обладало не четырьмя, а пятью
лепестками. Каждый из них был
определённого цвета, размеры и
формы, каждый был испещрён
какими-то знаками, вписанными в
правильные пентаграммы, а между
ними был заключен сосуд.
Очевидно, там была «святая» вода
или яд. Этим и объясняется, что
края раны были обуглены.
Я прислушался. Какое-то
странное чувство проснулось во
мне, что-то вроде ломоты или боли.
И правда, вдали послышались
голоса и всё началось снова:
погоня, бегство, стрелы, злоба,
ненависть…
Так продолжалось с
неделю, а может и боле. Но всему
есть конец. И в конце концов я
набрёл на зелёную лужайку возле
небольшого посёлка, на котором
мирно без присмотра людей
паслись козы и козлята.
Нет, это был не голод.
Это был раж охотника, почуявшего
добычу. Я осторожно подкрался с
подветренной стороны. Что мог
противопоставить маленький
козлёнок голодному вампиру?…
Я облизал губы, встал,
отряхнул одежду от земли и
налипших листьев. Выглядел я
плохо, но вполне сходил за
обычного бомжа с облезшей
бородой, в драном грязном
костюме. Не в пример внешнему
виду, чувствовал я себя
превосходно. Это было чувство
неописуемой лёгкости, какое
бывает после секса, но только во
сто крат более приятное. Мои раны
затягивались прямо на глазах,
мои глаза стали лучше видеть,
солнце перестало обжигать и даже
эта извечная гниль, которую
источали мои лёгкие, как-то
постепенно выветрилась из них в
никуда. Я распрямил плечи и
побрёл в направлении новой жизни,
если существование вампира
вообще можно называть таким
словом как «Жизнь».
/продолжение/ |
|
